Мелко не покажется

Сегодня открывается 4-й фестиваль отечественных фильмов "Московская премьера". Его программу, свидетельствующую о существенном росте объема вменяемого кино, комментирует АНДРЕЙ ПЛАХОВ.

Фестиваль сам предложил точку отсчета, выведя в отдельную секцию "Премьера после премьеры" несколько кинолент, снятых во времена малокартинья 90-х годов: среди них – "Барак" Валерия Огородникова, "Странное время" Натальи Пьянковой, "Москва" Александра Зельдовича. В то поистине странное время появление каждого мало-мальски приличного фильма считалось подвигом, а собрать из годовой продукции конкурс национального фестиваля было даже для искушенных кураторов задачей почти неразрешимой. Конечно, количество хорошего всегда оставляет желать лучшего, и тем не менее сейчас уже можно спустя два месяца после "Кинотавра", взяв за основу лучшие его фильмы и дополнив парочкой новых, сформировать очень даже симпатичную программу московских премьер. В ней нет ни одного так называемого блокбастера, однако важно как раз то, что киножизнь продолжается и за границами этого добровольного гетто.

Характерно, что большинство представленных на "Московской премьере" фильмов успели получить или вот-вот получат премьеру в международном масштабе. "Червь" Алексея Мурадова и "Маяк" Марии Саакян участвовали в конкурсах Московского фестиваля, "Многоточие" Андрея Эшпая и "Переводчица" Елены Хазановой только что были показаны на фестивале в Локарно, "Эйфория" Ивана Вырыпаева и "Остров" Павла Лунгина пойдут в Венецию, "Гадкие лебеди" Константина Лопушанского – в Лондон. Это становится привычным, хотя говорить о принципиальном сдвиге в мировом фестивальном раскладе можно будет, только когда российское кино займет свое место в официальных программах Берлина и Канна. Однако и те кондиционные картины, которые на фестивали пока не попали (например, "Человек безвозвратный" Екатерины Гроховской), теперь, когда ожил прокат, нельзя считать "мертвыми". У них есть шанс зажить совсем неплохой жизнью в своем отечестве, и в этом смысле название фильма Александра Велединского "Живой" можно считать символическим.

Эта картина открывает "Московскую премьеру", и продюсеры явно раскручивают ее в качестве молодежного прокатного хита – как бы "Брата" на новом витке. В отличие от культового фильма Алексея Балабанова, в "Живом" брат появляется не у героя-воина, вернувшегося из "горячей точки", а у изображающего его актера Андрея Чадова, причем брат (Алексей Чадов) играет не бандита, а священника – весьма современного, адаптированного к веяниям молодежной субкультуры. Действие происходит уже как бы в потустороннем мире, в некоем чистилище, впрочем, этот мир похож на наш грешный и пронизан раскатами попсы.

Служители культа появляются и на территории "Острова" Лунгина. Это тоже условная модель мира. В монастыре на Белом море живет отшельник, который в свое время совершил предательство и убийство, а теперь искупает вину. Он отделен от Большой земли, хотя и связан неизбежными бытовыми контактами с береговыми церковниками. Отшельник утрирует свое мессианство и свое безумие, которое якобы дает ему чудодейственную целительную силу. Люди верят в его святость, но не он сам. Однако самое большое испытание Бог готовит ему, устраивая очную ставку с прошлым. Убежище превращается в то же самое чистилище, а тот факт, что священников играют Виктор Сухоруков и Дмитрий Дюжев, а в роли отшельника снялся монстр рока Петр Мамонов, связывает и эту вроде бы элитарную киноработу в жанре жития с масскультурой.

"Гадкие лебеди" Лопушанского – еще один пример серьезного кино, облеченного в форму фантастического триллера, хотя и в русском варианте. Роман Стругацких послужил основой для создания образа современного ада, города-призрака с катастрофическими изменениями климата, мутантами-"мокрецами" и детьми, чей гипертрофированный интеллект тоже представляет собой опасную аномалию. И только "Эйфория" Ивана Вырыпаева, кажется, разыгрывается в раю – на вольных донских просторах, где бушует настоящая стихия – водная, степная, народная, языковая, любовная. Это фильм диких первобытных эмоций – за социальными и моральными рамками, за пределами добра и зла. Рай времен первого грехопадения и изгнания Адама с Евой. Это, пожалуй, наиболее характерная черта нового российского кино с художественными амбициями: оно стремится включить актуальную реальность и современных героев в пространство вечных мифологем, отношений с Богом или, пользуясь советским жаргоном, духовных исканий.